Из воспоминаний Р. Д. Чарфаса.

Семья была большая — 9 человек.

Мать всегда была обременена многочисленными заботами по дому, по хозяйству, не было у нее времени заниматься детьми, как ей хотелось. Будучи занятой с раннего утра до поздней ночи, она через силу уделяла внимание детям, кормила, поила, а перед сном и сказочку одну и ту же рассказывала: о медведе, который в отсутствие родителей обманом привлек к себе деток, проглотил их, затем продолжала со всеми подробностями, как медведя поймали, вскрыли живот и детки вышли целыми, невредимыми. Нам эта сказка так нравилась, что могли ее слушать много раз, просили повторять ее. и мама, бывало, нехотя, из-за усталости, не отказывала в этом деткам.

Уставшая за большой трудовой день, мама часто засыпала, не закончив сказку, впадала в забытье.

Об игрушках не могло быть и речи. Покупать их — денег было жалко, тратить, т. к. нечем было покрывать более необходимые расходы

Девочки делали куклы из тряпок, разных лоскутков ткани, мальчики делали мячики из шерсти линявших коров. Мы тоже делали такие мячики. Они были упругими настолько, что можно было ими играть, хотя значительно уступали настоящим резиновым.

Дети дошкольного возраста всю зиму сидели в доме, не выходя на улицу, из-за отсутствия, главным образом, обуви, также теплой одежды. Если кому и надо было выйти, то стояла одна пара большого размера обуви общего пользования.

Игрались в доме, смотрели через маленькие окошки и мечтали быть свободными, как птички, пролетавшие или прыгавшие в поисках корма на свободных площадках во дворе; зато с наступлением долгожданной весны, получали мы свободу бегать вдоволь.

Только снег прошел, пригрело солнышко, появились тропинки — мы босиком бегали, играли в жмурки и в другие неприхотливые игры.

Хаты в нашем селе были саманные, крытые соломой или очеретом. У нас было, совсем бедное жилье — землянка с низкими потолками, с маленькими комнатками, было тесно.

Дети спали на кушетках, которыми днем пользовались для сиденья. Мы с братом Товием спали на кушетке с приставленной скамейкой. Было жестко, но привыкли и спали крепко. Постель была очень примитивная.

К концу зимы, когда коровы отеливались, «младенца» — теленка брали в дом на одну-две недели, пока окрепнет. В это время становилось весело и грустно. Когда он делал свои естественные дела, нужно было успевать подставить миску или ведро. Очень это было неприятная обязанность, но выполняли ее беспрекословно. Слово родителей было веское и обязательное, возражать не приходилось.

Представляю себе, что сказали бы мои дети или, вообще, современные дети, если бы вменяли им в обязанность подобные поручения?

С начала весны, когда подсыхало, выпускали из небольших загородок в хлеве телят.

После тесной загородки, оказавшись на просторе, телята стояли, вначале тупо озираясь, затем как рванут в сторону — и бежать, задравши хвосты, бывало, до упаду на передние ноги. Мы за ними вдогонку, но напрасно. Догнать их было невозможно.

Нам надо было видеть восторг и радость детей и животных — это запомнится навсегда.

Пишу об этом эпизоде не потому, что он так интересен сам по себе, хочу показать, что, если находишься долго в тесноте, духоте — возникают одинаковые чувства свободы    как у маленьких «человечков», так и у маленьких животных, а также показать, как мало уделялось нам внимания со стороны взрослых и мы находили интерес использовать любые возможности для развлечения, не брезгуя играми с телятами, котятами и собачками.

Питались мы неплохо. Ели вдоволь молочные продукты, были свои куры, утки, гуси, индейки, так что было что есть, но с одеждой, обувью было плохо.

Носили перелицованное, перешитое, с латами на сидении и на коленях, еще и разноцветное, т. к. не всегда было чем латать.

Обувь начали приобретать для детей школьного возраста на вырост, на годы, и берегли эту обувь, как драгоценность. Мы сами ее частенько мазали дегтем и ходили, подымая ноги, чтоб не стерлась подошва.

Попробовал бы кто-нибудь из нас шаркать ногами или прокатиться по льду на виду у отца или старших членов семьи — жди неприятностей или еще больше. Была дисциплина.

Летом ходили босыми. Ноги были пораненными, подошва твердая, натоптанная, так что песчинки, камушки, трава сухая, стерня не особенно чувствовалась. Бывало, и калечились то стеклом, то колючкой, то гвоздем. Такие случаи не проходили незаметно.

Помню, однажды, у меня на пятке образовался нарыв, после пореза ее стеклом. Пятка распухла, кожа вздулась под давлением гноя, было нестерпимо больно. О том, что при такой инфекции (земля, грязь) можно было заболеть столбняком, никому и в голову не приходило, а если б и подумали об этом, то вез равно противостолбнячного укола невозможно, некем и негде было бы сделать.

Вообще знали, что есть такая болезнь — столбняк, но никто не знал, что следует предупредить развитие ее противостолбнячным уколом.

Не было в селе не только врача, но и фельдшера.       Судьбу решали бабки и молитвы.

Когда не было сил переносить боль, мама взяла ножницы, конечно, без дезинфекции их, разрезала гнойный наплыв, гной брызнул, в обильном количестве вышел и продолжал еще долго выделяться. Мама прикладывала сметану к ране, и так все благополучно закончилось.

Так в старину обстояло дело с медобслуживанием. Случалось, что болезнь завершалась неблагополучно, даже хуже, смертельным исходом, говорили: это от бога, воля божья, судьба и т. д.

Как я уже говорил выше, питание было сытное, но овощи, фрукты недостаточно потребляли, поэтому авитаминоз имел место 'среди детей.

Никто не знал и не понимал, что такое витамины и что они необходимы для полноценного питания.

Благо, мы сами спасались своим чутьем, жадно ели сочные травы-катран и др., буквально паслись. Знали ядовитые травы — блокоть и др. и обходили их.

Далеко ходить не приходилось. Село наше было небольшое —  90—100 дворов. Недалеко за пределами двора — поле, балки, ставки и другие прелести природы.

Там было нам раздолье и свобода действий. Ходили мальчишки стайками, и дома никто не беспокоился, где мы и что мы, знали, захотим кушать — придем.

Упрашивать кушать родителям не приходилось, аппетит был всегда отличным, не так как теперь это бывает с детьми в материально обеспеченных семьях второй половины 20-го века.

Воспитание было строгое, возражений не могло быть. Когда заходили соседи или другие посторонние люди, мы немедленно удалялись, знали свое место. Родители с нами не беседовали, не убеждали, а приказывали, и все выполнялось.

Нам ничего интересного не рассказывали, и мы ничего не спрашивали: «почему, да от чего».

Мы знали, что нам не ответят, да вряд ли могли бы ответить старшие. Родители были неграмотные, с трудом умели расписаться; всегда заняты трудом.

Вообще взрослые сами не знали, что делается на белом свете, какие есть государства, их границы, короче говоря, не имели представления об истории, географии и др. знаний, чтобы поделиться или рассказать детям.

Верили мы небылицам, не сомневались в их правильности и действительности.

Мы наивно верили, в частности, я был убежден в возрасте 5—6 лет, что там, где небо сходится с землей, — горизонт, летают ангелы, что их можно близко видеть, добравшись туда, но казалось, что это далеко, и, когда подрастем, доберемся к этому. 

Когда я увидел удаляющуюся подводу, то завидовал человеку — ездоку — он-то увидит все.

Поди, скажи об этом ребенку из детсадика теперь, он тебя засмеет.

Он знает, что «есть города и Москва есть,     а мы ничего об этом не знали.

Помню, как в 1915 г. через наше село проехало начальство в открытом автомобиле. В это время люди на токах, молотили, были за пределами хат. Услышав рокот мотора, все выбежали к улице, смотрели на это диво — подвода — без лошадей

едет.

Я сам был под этим впечатлением, не мог понять, как это

может быть. Об этом долго говорили потом.

Вспоминаю, как один односельчанин приехал из Александровска (Запорожье) и рассказывал, что сам видел подводу, быстро катившую без лошадей. Тогда его посчитал малоумным.

Читать дальше